Повесть временных лет о крещении Руси (9)
Посольства были направлены и в Камскую Болгарию, и «к немцам», и в «Греческую землю». Во всех поездках участвовали одни и те же десять избранных на княжьем совете мужей. Отзывы, понятно, и о мусульманах, и о западном христианстве были отрицательными. Мусульмане — «нет в них веселия», и закон оттого «не добр».
Важная частность. Речь, вероятно, о той жесткой предопределенности бытия, которую проповедовал ислам. Такое миропонимание не оставляло места свободе воли человека, места «веселию». Ислам, таким образом, отвергается за отсутствие в нем оптимизма, гуманистического идеала. Католики — их охулить было труднее, и неожиданно и непонятно появилось соображение эстетическое — «красоты не видели никакой». Наконец: «Пришли мы в Греческую землю». В Царьграде, как очень подробно рассказали посланные, их встретили по самому высокому разряду. По приказу греческого царя специально приготовили к приему послов церковь, клир и хоры певчих. В храме русских поставили «на лучшем месте», богослужение провели торжественное, патриаршье. Отметим: о поездках вернувшиеся мужи отчитываются не только Владимиру, но и княжьей дружине, боярам. Идет совет большого собрания, собственно, всего военного и гражданского аппарата государственной власти.
И послы очень ярко рассказывают о приеме в Царьграде, о церковной службе в соборе Святой Софии, патриархе в золотых ризах. «И не знали — на небе мы или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом», словом, лучше, чем во всех других странах. Увидели, стало быть, и веселие, и красоту в греческой церкви.
Понятна позиция Летописца в его предпочтении греческой веры всем другим. Своеобразная «объективность» выбора (предварительные дискуссии, посольства, изучение «законов» других народов) только подчеркивает неизбежность принятия «греческой веры».
А ведь советы эти проводились, вероятно, у Владимира, в княжьем теремном дворце, и приглашенные шли мимо святилища. Идолы, кумиры, перуны эти — как не называй — все боги, перепачканные кровью, потемневшие от непогоды, опаленные пламенем жертвенных костров, они рядом. Языческий пантеон в Киеве в восьмидесятых годах 20 века нашел археологическое подтверждение.
На нечетной стороне нынешней Владимирской улицы, той, что переходит в Боричев взвоз, по которому и тащили низвергнутого Перуна, обнаружено языческое капище. Археологи Я. Е. Гюровский, П. П. Толочко и В. А. Харламов, раскрывшие под домом № 3 это сооружение, уверенно датируют его 980 годом, то есть временем проведения князем Владимиром «языческой реформы». Как раз напротив в каких-нибудь 30 — 40 шагах через современную улицу находились строения княжьих теремов. Тогда же — это теремной двор князя.
Ни у собиравшихся на советы к Владимиру, ни у Летописца не возникает, казалось бы, такого естественного вопроса о сохранении прежней веры. Вопрос, будут или не будут прежние верования заменяться новыми, смысла уже не имеет. Размышляют только о том, что именно следует предпочесть вере дедов и прадедов.
И еще — совершенно очевидно, что для социологического исследования на местах командировали из Киева христиан. Не язычников вроде тех, что разгромили варяжский двор года за три до этого, а именно христиан. Кому еще могло прийти в голову такое каноническое уподобление церковной красоты небу? Кто еще мог утверждать, что в храме «пребывает бог»? Конечно, вывод посланных, сделанный в этом их отчете: «Не можем уже здесь пребывать в язычестве», — не только христианский итог наблюдений в чужих краях, но постановление если не всех, то решающего большинства собравшихся на совет у Владимира. По летописи, все это — 987 год.