Повесть временных лет о крещении Руси (4)
«Повесть» свидетельствует и о неудачном походе на Византию: в 941 году идет на империю Игорь. Войска его отбиты, ладьи пожжены таинственным и секретным «греческим огнем» — горючей смесью, которую не гасила вода. Константинополь взять не смогли, зато «русь» бесчинствовала по окрестностям. Здесь разгромили и сожгли все. Летописец, заимствуя факты из греческой хроники, излагает: «Кого захватили — одних распинали, в других же, расстанавливая их как мишени, стреляли, хватали, связывали назад руки и вбивали железные гвозди в макушки голов. Много же и святых церквей предали огню, монастыри и села пожгли…» (941 г.)
Словом, бандиты, насильники, беспричинно зверствовавшие над мирными жителями. И эта бессмысленная жестокость вызывает недоумение. У нас нет причин не верить Летописцу, надо полагать, он имел основания для того, чтобы перенести в «Повесть» сведения греческих хроник.
Нам нужно понять свидетельства древних документов. Напомним: мы не знаем ничего подобного на Руси. Убивали, случалось, жестоко (и это было в порядке вещей): в битвах, в усобицах, резали ножом столовым, как князя Глеба, пронзали копьями, как князя Бориса, или мечами, как Ярополка. Но вот особого издевательства над жертвами не водилось.
Откуда же эта жестокость в войске, осадившем Царьград? И сами способы казней столь изощренные — они же ведь точная параллель казням христианских мучеников… Римляне распинали разбойников, а потом и первохристиан на крестах. Так был казнен известный нам апостол Андрей… римляне превращали людей в мишени — так расчетливо, чтобы мучить, но не убить, всаживали из лука стрелу за стрелой в святого Себастьяна, наконец, «гвоздь железный в макушку…» — едва ли не напоминание тернового венца Христа. Тот, правда, прибит не был. Венец из терновой колючки, по евангельскому преданию, надели на голову Христа римские солдаты-мучители.
Традиция хорошо сохранилась в делах святой инквизиции. Поборники Христа «для укрепления веры» заставляли свои жертвы испытывать муки, «которые понес за них Иисус…». Инквизитор не издевался, упаси бог! Пройдя такую пытку, жертва, изнемогшая телом, должна была искренне раскаяться, воскреснуть духом… Что думали завоеватели в царьградских предместьях, мы не знаем. Но, видно, не зря варяжским послам Олега показывали в храмах Царь-града и терновый венец, и гвозди распятия. Вряд ли, стороной на-слышанные о Христе и мучениях святых, язычники издевались у Константинополя над мирными жителями. На этот раз в войске Игоря было уже немало христиан. Скорее всего это христиане-варяги и подвергали христиан-греков страданиям святых подвижников.
Впрочем, мы не настаиваем на сказанном. Только одно: Русь такого не знала. Никогда.
Потом был еще поход, но уже обошлось без военных действий. Византия согласилась на «дань», и был заключен новый мирный договор с греками. В составе большого полномочного посольства, представлявшего не только Игоря, но и Ольгу и племянников Игоря, боярство княжеств и крупное купечество Руси, вероятно уже в сложных отношениях вассалитета, встречаются имена славянские, «посланные от Игоря, великого князя русского, и от всякого княжья, и от всех людей русской земли» (945 г.).
Ратификация договора в Киеве прошла в два приема: «сложили оружие свое и щиты, и золото и присягали Игорь и люди его — сколько было язычников между русскими. А христиан русских приводили к присяге в церкви святого Ильи, что стоит над Ручьем, в конце Пасынчей беседы, и хазар, — это была соборная церковь, так как много было христиан-варягов» (945 г.).
Текст заставляет задуматься. Церковь Ильи — соборная, значит, уже не единственная в Киеве. И христиане в приведенной цитате разделены Летописцем по этническому признаку: христиане-русы, христиане-хазары и христиане-варяги. Последних к тому же «много было». И присягают все в соборе. То ли взаимно не хотели принимать присягу не в «своей» церкви, варяги у хазар и наоборот, то ли «своя» церковь была мала размерами для всех участников церемонии, то ли важность государственного акта требовала именно собора. Гадать трудно, тем более что здесь греческий термин «соборность» мог быть употреблен в смысле церкви общей для всех христиан, а значит, и единственной публичной церкви Киева.
Так, в частности, думал известный церковный историк митрополит Макарий.