Повесть временных лет о крещении Руси (конец обзора)
«… Вошли в воду и стояли там одни до шеи, другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили, попы же совершали молитвы, стоя на месте» — так увидел Летописец то «крещение Руси», тысячелетие которого торжественно отмечает Русская православная церковь. День этот, по тексту «Повести временных лет», самому раннему дошедшему до нас летописному своду, можно восстановить достаточно полно.
Киевляне начали собираться на Днепр еще на заре. Накануне глашатаи объехали город: объявили — на утро назначено крещение. Явиться должны были все — княжеские слуги громко и внятно передавали слова князя Владимира: «Если не придет кто завтра на реку — будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб, — да будет мне враг!» Владимир вроде бы не обязывал идти на Днепр, но мало кто в открытую рискнул бы принять княжий вызов…
Так что Летописец записал точно: «И сошлось там людей без числа». Итак, массовое действо, государственный акт, первый церковно-государственный акт в Древней Руси. Священники, дьяконы, дружина князя готовились с вечера. Одни должны были поститься, чтобы поутру отслужить литургию, пока еще без особого стечения христиан, потом торжественно, крестным ходом с хоругвями и образами идти на Днепр. Другие отвечали за сбор народа. Княжеское войско, скорее всего отроки (младшая дружина), постарались согнать киевлян и раньше назначенного. Пусть лучше постоят, подождут — час не ровен, вдруг князю покажется, что приказ его исполнялся без усердия? Стало быть, распределили районы, пошли спозаранку будить киевлян-язычников, колотить дубьем в двери и заборы: «Вставайте: князь на реку велит!..»
Согнали на Подол, под гору. На горке, ее потом назовут Владимирской, не пройдет и девяти веков, встанет на высоком постаменте бронзовый Владимир с большим крестом. Но это потом, потом, а сейчас — толпы на низком берегу под кручей, цепочка охранения — мера необходимая; не то чтобы разбегутся, но так порядка больше.
Прибывают все новые и новые язычники, согнали сколько могли. По реке тянет ладаном: идет служба, смуглые чужеземные попы в сияющих на солнце — ох и дорогих — ризах с пением погружают в воду крест… Никто в толпе толком не понимает ни что с ним будут делать, ни что делать ему самому. Знают только, что загонят в воду.
Наконец наверху показалась группа всадников: «Владимир, Владимир!..» Он, наверное, в парадном плаще, по-воински опоясан, при бедре — меч. Не то чтобы нужен был меч на крещении, наряд князя подчеркивает торжественность события. С коня не слез — сверху виднее. Может быть, даже не столько ему виднее, сколько виднее его самого — это важно. За князем, вплотную, небольшой отряд. Тоже на всякий случай. На этот день отбирали, вероятно, особо: только христиан. И, желательно, из варягов: не свои, в случае чего — проще будет. Дружина особого любопытства не проявляет — эти всякого навидались и только опытным глазом иногда окидывают толпу: может, надо кого конем потеснить, плетью огладить. Но пока порядок.
Рядом с князем — могучий Добрыня, умница, военачальник, друг и к тому же родня — брат матери, дядя. На Добрыню во всем можно положиться как на каменную стену. Впрочем, каменной стены еще нет. Стену вокруг города сложат позднее, а пока, пока следует признать — ландшафт вовсе не отвечает ни торжественности момента, ни парадности дружины и духовенства на реке. Подол — еще не город. Бревенчатая крепость, рубленые терема, среди них даже один каменный, княжий; жилые дома, караульни, мастерские, конюшни, амбары-склады, казармы, рынки — все это наверху, на горе. С Подола виднеется даже верх старой Ильинской церкви — в Киеве издавна немало христиан. Здесь же, на низком берегу Днепра, несколько хибарок вразброс, щепье валяется, лыко. Наверно, что-то тесали, короба плели под всякий торг купеческий. Дегтем тянет, где-то ладью смолят, и ладаном — раздули кадила попы греческие. Словом, пора начинать.
Наверное, ходом церемонии распоряжался Добрыня. Дело ответственное, да и нужно ему войти в курс: по весне следующего года Добрыня княжьим посадником отправится крестить Новгород, свою вторую родину… Князь кивнул, и Добрыня поскакал вниз, к попам, распорядился.
Вот тут вернемся к «Повести временных лет». Все, о чем в ней рассказано, происходило в Киеве впервые. Никто не представлял себе, что и как нужно делать. Да и трудно понять, как массу самого разного народа можно было окрестить. Загнать в реку разом? Многие потонут. Загонять группами? А сколько нужно пробыть в воде? В какой это момент язычник станет христианином? Попы-то знают, но они где-то там поют, далеко и непонятно… Несомненно — сумятица.
Летописец, конечно, о ней не пишет, но из-за строк текста проглядывает растерянность собравшихся. Кто залез по грудь, кто — по шею, младенцев держат на руках — не держать же их в воде, кто-то там и на месте не стоит, ходит. Нарушает таинство или нет? Неясно. Крестят по греческому обряду в три погружения… Как это все сделалось? Приседали они там, что ли? с головой ли окунались? — понять невозможно. Ясно: происходило что-то путаное, какая-то не очень сообразная история вышла, что Летописец и отметил. Как мог сдержаннее: за строкой можно прочесть.
Нам еще не раз придется ощутить и то, что осталось за летописной строкой, и то, что Летописец дает увидеть нам между строк и даже, отложив древний свод в сторону, искать ответа в других источниках русских, византийских, арабских, обращаться к данным археологии, этнографии, наблюдениям литературоведов…
Наконец разрешили вылезать. Все в мокрой одежде. «Разошлись по домам», — подытожил день Летописец. Но теперь-то князь знал, что в каждой киевской хижине — его «брат во Христе». И в каждой, самой бедной хижине тоже знали, что в палатах крепкого города тоже есть «брат во Христе» — великий князь.
Вот только не знаем мы, в каком это было году. Тысячелетие 1988 года — дата условная. Историки всерьез и аргументированно спорят о ней уже более ста лет, но с полной уверенностью и сегодня никто не может сказать, произошло это в 988 или в 989 году, может быть, в 990-м, а может, и позже. Безусловного ответа нет.
Летописца дата не заинтересовала. Далее мы увидим почему. Так или иначе, церковь тоже не настаивает особенно на 988 году и не утверждает, что «крещение Руси» произошло именно в этот год. В гимназиях, когда учебники контролировались церковью, учебник истории указывал две даты: 988 и 989 годы. Впрочем, не только это условно в крещении Руси.
Значит ли оно, что окрестили всех жителей Киева? Наверняка нет. Летопись знает, что были люди, которые продолжали веровать по-прежнему. Это они буквально в канун крещения бежали за уплывавшим Перуном, оплакивали низвергнутую святыню… Но и не в этом дело. Как отличить крещеного от некрещеного? По ритуалу должны были надеть нательный крест. Летопись об этом не сообщает, хотя момент важный. Мы не имеем права дописывать за Летописца его труд и домысливать его, сочиняя «факты». Но сделать вывод на основании дошедших до нас, часто разрозненных и противоречивых свидетельств, чтобы увидеть то, что осталось за строкою летописи, мы можем.
Так вот, похоже, что в Киеве то ли вовсе не давали крестов новым христианам, то ли на всех не хватило. Чего-то там не предусмотрели. Когда же на следующее лето Добрыня отправился в Новгород, в частности чтобы окрестить новгородцев, то летопись (Иоакимовская) подмечает в очень сходной картине крещения на Волхове отличие. Разночтение в тексте. Отличие вроде бы и несущественное. Оно касалось именно нательных крестов. В Новгороде некоторые язычники, чтобы как-то переждать кампанию крещения, начатую с приездом Добрыни и епископа Иоакима, заявляли, что уже крещены. Иоаким распорядился, чтобы носили кресты, хоть медные, хоть деревянные, хоть какие, а у кого креста на шее не будет, тому не верить и крестить, пусть повторно…
Любопытное должно было быть зрелище: пришлось носить кресты поверх рубах, что ли? И видимо, велик был накал страстей: где-нибудь в центре на вечевой площади, на торгу не покажешься без креста, а отойди в сторону, так по переулкам как раз за крест могли накостылять по шее…
Казалось бы, и все. Окрестили Киев, Новгород, далее — это общеизвестно — христианство распространяли сперва в городах, затем и по всей Руси, растянулось это на десятилетия. Может быть, только к середине XII века была окрещена основная масса ее населения…
Казалось бы, интерес этот к вопросу далекого прошлого может быть велик только в кругах церковных — для них и, конечно, для верующих тысячелетие (юбилейная дата не частая) — это действительно и важнейший исторический акт, и великий праздник.
Но дело не в церковном характере юбилея. История нашей Родины, история восточных славян на протяжении долгих веков оказалась накрепко связанной с православием, восточной ветвью христианства, и сейчас, когда мы вглядываемся в прошлое, мы повсюду видим в нем знаки деятельности православной церкви. Долгие века идеология православия была господствующей, а церковь православная была именно с этой условной даты — 988 год — церковью государственной до Октябрьской революции.
Срок немалый. И за этот срок в избытке накоплено церковных и околоцерковных и даже вовсе не церковных концепций, которые и государственность нашу, и культуру, формирование национального характера, нравственные ценности нашего общества связывают с деятельностью церкви. И начинают свой отсчет все с той же даты, с 988 года…