Князь Владимир (8)
Владимир грамотен. Он «любил книжное чтение», эта характеристика — свидетельство высокой интеллигентности в средние века — с течением времени будет дана летописью многим образованным князьям на Руси. Владимир — первый князь, которого Летописец отмечает как человека книжной культуры.
Конечно, Владимир хорошо разбирался, опять-таки как всякий человек его эпохи, в противоречивых языческих верованиях, сам приносил жертвы разноликому множеству богов славянства. За время княжения в Новгороде он должен был хорошо узнать и славянских северных, и, от варягов, скандинавских, и финно-угорских, «чудских», богов и духов; в Киеве — скрещении многих торговых путей — жили хазары с Волги, исповедовавшие иудаизм, мусульмане с Востока и из Камской Болгарии, знали здесь и огнепоклонников тогдашнего Азербайджана, и множество других верований разноплеменного, пестрого и разноязыкого тогдашнего мира. Все это Владимир, как политик и государственный деятель, должен был знать и оценивать задолго до того дня, о котором рассказывает легенда «Выбор веры».
Так это и было. И Владимир во всех своих действиях видел цель, ради которой они предприняты, и шел к ней. К вопросу крещения Руси сказанное относится полностью. Но когда речь встает о вере самого Владимира, то ответ при таком смешении разнообразных верований, которое наблюдал и знал Владимир, непрост.
Вряд ли у князя могли быть твердые конфессиональные убеждения. Речь не о религиозных убеждениях, они были, человек средних веков всегда религиозен. Дело в характере этих убеждений, в таком множественном воздействии различных «законов», каждый из которых претендовал на исключительную «истинность» по совершенно туманным для здравого смысла соображениям, вроде канонического запрета есть свинину и т. д.
Такого рода воздействия должны были выработать у Владимира известный скептицизм по отношению к любым вероисповедным формам. Так и было, но об этом позже. Пока же вернемся к летописному образу князя. Образ этот в «Повести» как-то стирается, бледнеет год от года.
После крещения Владимир «жил в христианском законе». Летопись отмечает несколько походов Владимира, строительство церквей, князь строит Десятинную церковь и т. д. Под 997 годом излагается легенда об осаде печенегами Белгорода, а дальше, с 998-го, идет ряд пустых или почти пустых лет. В тексте так и означено: «Въ лъто 6506» — и ни слова более. «Въ лъто 6507» — и ни слова более. Летописец сохраняет сетку годов, обозначает движение времени. И так до года смерти Владимира, до 1015 года, на семнадцать лет, то есть ровно на половину княжения, приходится лишь несколько второстепенных записей. О смертях, переносе мощей святых, наконец, под 1015 годом — надгробное слово, панегирик князю, а за ним — известная повесть об убийстве Святополком Окаянным Бориса и Глеба.
«Повесть временных лет» не отмечает даже такой важнейший факт, как начало чеканки при Владимире собственной русской монеты. В нумизматике известны золотые и серебряные монеты двух типов: «Владимир, а се его злато» и «Владимир, а се его сребро». На втором типе монет надпись: «Владимир на столе». Их появление приходится на вторую половину его княжения. Как могло не заинтересовать это Летописца? Летопись совершенно перестает интересоваться тем самым Владимиром, который «просветил» Русь, «вывел из тьмы язычества».
Предполагают, что эта часть летописи каким-то образом до нас не дошла и, возможно, позднее Летописец был вынужден воспользоваться какими-то отрывочными записями, если не прямо списывал даты смерти князей из Синодика. Возможно. Но столь же возможно и то, что эта часть летописи подверглась особой цензуре, после которой только и осталось несколько строк, не относящихся к князю. Но во времена Нестора так несложно было восстановить события… Ведь приняв постриг, он еще застал в монастыре древнего старца Еремию, который помнил само крещение Руси. Тех же, кто помнил события начала XI века, в Киеве, наверное, можно было легко найти.