Армия шаромыжников
В июне 1812 года неудержимый шестисот тысячный вал наполеоновских полчищ перехлестнул границы Российской империи, под орудийный гром и ружейный грохот докатился до самой Москвы, затопил Первопрестольную… а уже осенью мутным потоком отхлынул прочь. Назад, за пределы тогдашней России, в декабре того же года вытек лишь жалкий ручеек из сорока тысяч оборванцев — все, что осталось от некогда Великой армии.
Что же произошло с остальными солдатами французского императора?
Боевые потери французов составили около двухсот тысяч солдат и офицеров. Это те, что пали в боях, замерзли, утонули, умерли от голода и болезней или просто сгинули в российских просторах. Еще примерно сто тридцать тысяч — в основном из числа войск союзных монархий — дезертировали. И порядка двухсот тысяч попали в русский плен. Колоссальная цифра!
Судьбы пленных комбатантов сложились по-разному. Тех, кто угодил в руки партизан или казаков, как правило, ожидала неминуемая смерть. Французов, захваченных во время боев с армией, расселяли по всей стране. При этом старших офицеров отвозили в Петербург; остальных распределяли по крестьянским дворам. Зачастую конвоировавшие их казаки продавали наполеоновских солдат богатым крестьянам и помещикам в качестве рабочей силы.
Случалось, помещики просто записывали пленных в свои крепостные. И далеко не всем из них удалось впоследствии получить свободу и вернуться на родину. Но немалое число французов в поисках еды и ночлега еще долго продолжало скитаться по русским деревням и селам. Прося подаяние, они обращались к жителям: «Cher ami» («дорогой друг»), за что их и прозвали «шаромыжниками». Слово это дожило до наших времен.
Летом 1813 года правительственным циркуляром пленным было дозволено принять временное или вечное российское подданство и в течение двух месяцев определиться с родом занятий и сословием. Желающих оказалось много — около шестидесяти тысяч. Кто-то записался в мастеровые, кто-то в рабочие на казенных мануфактурах, иные — в крестьянское сословие, некоторые пошли в камердинеры, гувернеры и учителя.
Как правило, присягнувшие изменяли фамилии на местный манер, и через поколение потомки их уже считали себя русскими. Любопытно, что немалое число пленных записались в казачье сословие. Принимали их с большой охотой — Российской империи требовались опытные воины для охраны рубежей. Архивы хранят множество сведений о казаках-французах в составе Оренбургского, Терского и Кубанского казачьих войск. Сохранились следы французского присутствия и в топонимике. Об этом, например, свидетельствуют названия сел Арси, Париж и Кассель в Челябинской области.
«Когда отступавшие оставили Смоленск, температура падала до минус двадцати, а порой и до минус тридцати градусов… Короткие зимние дни озаряли длинную вереницу людей, с головы до пят обмотанных тряпьем. Они плелись, оставляя в : снегу трупы, орудия и повозки. Но куда страшней было попасть в руки казаков Платова, непрерывно атаковавших колонну… Мужики покупали французских пленных, чтобы сварить их в котле или посадить на кол. Французский солдат стоил два рубля».
Жан Тюлар, французский историк.
Судьбы отдельных французских комбатантов столь удивительны, что вполне достойны авантюрного романа. Некий фурьер (кавалерийский унтер-офицер) Жорж Депре попал в плен под Малоярославцем. Сам по себе Депре ничем особенным от прочих своих соотечественников не отличался. Разве тем, что был невероятно дурен собой. Говорят, в полку беднягу Жоржа прозвали даже Бессмертный на том основании, что кончик его носа загибался почти вплотную ко рту, так что последний выдох счастливца обязан был по законам физики опять возвратиться через ноздри в легкие, и потому-де процесс жизни становился нескончаемым.
В России французу довелось испробовать и сменить множество профессий. Среди них и такие экзотические, как поэт-импровизатор, акушер, банщик, карточный шулер, лошадиный барышник, итальянский тенор и ревизор Святейшего синода. Обо всех его приключениях рассказать в одной статье невозможно, упомянем лишь о некоторых.
Как-то Депре придумал заделаться адептом белой магии. Благо от дяди своего — марсельского фокусника — еще в детстве он усвоил несколько нехитрых приемов. И вот весной 1820 года в Москве появились афиши о предстоящем выступлении профессора белой магии Ивана Августовича Депре.
Представление включало в себя давний фокус обезглавливания живого человека, при этом в афишках заявлялось, что «господа медики и химики, а равно все желающие будут приглашены на сцену для освидетельствования трупа и удостоверения неподдельности крови, истекающей из отрубленной головы».
Все бы хорошо, но бедняга Депре не учел дикости простых московских обывателей. В назначенный день театр оказался набит битком. Однако едва началось обещанное обезглавливание, как вся публика хлынула на сцену. Ловкач умолял дать ему возможность закончить фокус, обязуясь разъяснить, как он его совершает: ничто не помогало. На голову его посыпались брань и обвинения в злонамеренном обмане и безбожном обирании честной публики. Ей, видите ли, хотелось, чтобы иллюзионист взаправду потешил ее зрелищем гильотинирования. Да чтобы крови было побольше!
Потрясенный «профессор белой магии» пытался вразумить москвичей, говоря, что нельзя же ему в самом деле отрубить голову живому человеку. Ведь за это ссылают в Сибирь на каторгу. Но публика оставалась неумолима, и неудавшемуся фокуснику пришлось спешно ретироваться из театра, а в скором времени спасаться бегством из Первопрестольной, поскольку в полицию поступил донос на «жестокосердого разбойника-француза, проводящего кошмарные опыты над живыми людьми».
Впоследствии Жорж Депре прибился к разбойничьей шайке, промышлявшей в лесах под Ярославлем, затем был пойман, бит кнутом и сослан на вечную каторгу. Но по дороге, когда каторжан переправляли через какую-то сибирскую реку, несмотря на кандалы, Депре спрыгнул с парома. Далее сведения разнятся: по показаниям конвоиров, он утоп, а со слов других каторжан — благополучно достиг берега и скрылся в тайге. Если последнее верно, то Депре вполне оправдал свое старое воинское прозвище.
А вот совершенно иная история. Офицер Антуан де Ламот происходил из древнего рыцарского рода, известного со времен Первого крестового похода. После пленения он принял российское подданство и поселился в Георгиевске, главном городе Терского войска, где был причислен к казачьему сословию как дворянин.
В 1827 году у него родился сын Виктор Антуанович Деламот, также избравший военную стезю. Начав службу в конной артиллерии, Виктор Деламот поучаствовал в походах на Арал и Каспий, подобно своим предкам-крестоносцам воевал против мусульман в Сербии, Болгарии и Туркестане. Алексей, правнук наполеоновского офицера, следуя семейной традиции, поступил на службу в лейб-драгунский полк в Петербурге. После революции, подобно многим другим эмигрантам, оказался в Париже, где через восемь лет и скончался. Парижем начали, им же и закончили через 100 лет — селя ви.
Александр ЮДИН
